Маркиз де Сад. Жюлъетта

Штатная поборница традиционной морали — буржуазия — была основной потребительницей произведений эротического искусства, для которого XVIII век стал эпохой расцвета и совершенствования до уровня признанных шедевров, какими стали, например, живописные полотна Жана Оноре Фрагонара, Антуана Ватто, Франсуа Буше или гравюры Уильяма Хогарта.

Копии этих произведений пользовались большим спросом как в Западной Европе, так и в Америке, и в России, которая, как отмечали посещавшие ее западные дипломаты и предприниматели, радикально изменила уклад своей жизни иод влиянием реформ Петра Первого.

Ренессанс (по крайней мере, в его европейском понимании) начался здесь только сейчас, на рубеже XVII и XVIII веков, причем по приказу, по неумолимой воле царя-самодержца, задавшегося целью одним мощным рывком освободить Россию от пут того дремучего феодализма, в котором Европа пребывала четыре-пять веков назад, и поднять ее до современного ему уровня европейской цивилизации.

Одним из главных орудий этого преобразования Петр избрал женщину. Он кардинально изменил ее статус в обществе и в семье, где она была лишь бесправной и бессловесной производительницей потомства, открыл для нее двери в общество и поставил ее если не на пьедестал, то, по крайней мере, на ноги, подняв с колен.

И женщина оправдала возложенные на нее надежды. Освобожденная рабыня мстительно и страстно сыграла роль динамита, взорвавшего вековые устои.

Как отмечали иностранцы, в огромном количестве наводнившие страну, Россия преобразилась причем, самым решительным образом. И, следует добавить, во всех аспектах своего бытия.

Небольшая деталь, которая была бы просто невозможна, немыслима в допетровской России: «Жены у тайного советника Толстова нет, но есть любовница, содержание которой, говорят, обходится очень дорого. Две совершенно разные картины были повешены в противоположных углах комнаты Толстова: одна изображала старика, а другая нагую женщину.

А мыслимо ли было при столь недавнем всесилии духовенства учредить своеобразный шутовской орден под названием «Сумасброднейший, Всешутейный и Всепьянейший Собор» — явный вызов церковным властям и все еще бытующим стереотипам общественного бытия?

Петр сам сочинил устав этого «Собора», собрания которого превращались в разнузданные оргии. В них принимали участие и жены всех придворных, и их дочери, и родственницы, и просто случайные женщины, соответствовавшие вкусам и требованиям членов «Собора» и его «протодиакона Петра».

А в дальнейшем сексуальный разгул, царивший при российском императорском дворе, воспринимался уже в порядке вещей, достигши своего апогея в царствование Екатерины Великой.

КСТАТИ:



Один из зарубежных послов как-то спрос ил Екатерину: «Каким образом Вы, Ваше величество, добиваетесь того, что Ваши непослушные дворяне всегда слушаются Вас». Императрица ответила: «Я никогда не заставляю их делать то, что им не выгодно».




Екатерина была большой любительницей французской живописи и постоянно выписывала из Парижа картины, в том числе и довольно галантного содержания.

Грянувшая в последнее десятилетие XVIII века революция в корне изменила бытие Франции, да и всей Европы.

Началась эра буржуазии с ее укладом жизни и с ее правилами игры, которые должны были принять все, включая и монархов-самодержцев.

Когда пришедшему к власти Наполеону были преподнесены издания романов маркиза де Сада, тот, бегло просмотрев их, приказал отправить автора за решетку.

Другая эпоха — другая нравственность.

В XIX веке на смену романтизму былых времен пришла жесткая реалистическая формула «Товар—Деньги—Товар».

Представители сильного пола все больше стали заниматься предпринимательством, промышленным трудом, биржевой игрой, не забывая, конечно, и о традиционных военных действиях.

Французская литография. 1836 год

В колорите картины бытия слабого пола появились не очень характерные для минувших эпох оттенки эмансипации, массового наемного труда, прямо вытекающей из него деловой проституции и личной предпринимательской деятельности.

Что касается классической проституции, то она в буржуазном XIX веке претерпела определенные изменения в плане обязательной закамуфлированности, которая в прошлом веке требовалась лишь в маленьких городках. Началась эра тотального нравственного лицемерия, когда явное хоть и признавалось как явное, но обязано было соблюдать видимость тайного.

Если в XVIII веке проститутка должна была носить на одежде определенные отличительные знаки и прогуливаться только в определенных властями кварталах, то в XIX веке она обязана была одеваться не иначе как светская женщина (дабы не бросаться в глаза), а вот прогуливаться имела полное право где ей заблагорассудится.

Главные улицы Парижа, Лондона, Берлина или Петербурга буквально кишели фланирующими дамами, в которых лишь опытный глаз мог угадать представительниц древнейшей профессии.

И в опытных глазах не было недостатка: после напряженного трудового дня деловые люди стремились «спустить пар», и особые приметы работниц сферы этого вида обслуживания были им хорошо знакомы.

Кроме того, существовало множество различного рода модных лавок и мастерских, где вполне добропорядочные с виду модистки, кружевницы или белошвейки были готовы предоставить респектабельному клиенту и сексуальные услуги, разумеется, строго конфиденциально.

В жизни бордельных проституток мало что изменилось, а вот элита проституции — кокотки, те были сильно потеснены женщинами буржуазного класса, которые переняли у кокоток внешнюю экстравагантность и внутреннюю раскованность, обладая при этом неизмеримо большими материальными возможностями.

Теперь их весьма сложно было отличить друг от друга.

Известен курьезный случай с живописным полотном художника Лейбля, названным автором «Парижанка». Зрители окрестили портрет «Кокоткой», и это название так за ним и сохранилось.

Проституция замаскировалась, и не так чтобы особо тщательно, но и не дразня гусей буржуазной морали.

В XIX веке процветал своеобразный культ внешней благопристойности. Общепризнанной цитаделью этого культа стала Англия во времена шестидесятичетырехлетнего правления королевы Виктории. Этот период вошел в историю под названием «викторианской эпохи», для характеристики которой был рожден особый термин — «викторианизм».

Королева Виктория, рано овдовев, жила крайне замкнуто, не принимала участия в светских увеселениях, а относительно взаимоотношений полов придерживалась стойкого убеждения в их греховности, что породило определенный кодекс общественного поведения с его четкими установками на целомудрие, чопорность и асексуальность.

Основное требование викторианизма: «благовоспитанные дамы не шевелятся, то есть женщина при интимной близости (разумеется, освященной браком) должна быть абсолютно индифферентной к происходящему и никоим образом не выражать своих эмоций, если они, паче чаяния, у нее возникнут. Разумеется, о разнообразии любовных поз не могло быть и речи.

При этом Лондон был наводнен проститутками, которые, естественно, не жаловались на невостребованность в такой социальной атмосфере.

Природа, как известно, не терпит пустоты.

Следует отметить, что подобное ханжество царило и в России. Здесь наблюдалось такое же неукоснительное требование внешней благопристойности и половой «скромности в брачных отношениях. И не только в брачных, о чем свидетельствуют некоторые данные из вполне солидных публикаций того времени...

ФАКТЫ:



«Что касается пределов того бесстыдства, до которого могут доходить или, правильнее, до которого может доводить проституток их положение, то примером могут служить следующие факты: некоторые из несчастных проституток свыкаются и без особого омерзения решаются вызывать у мужчин эрекцию полового члена посредством насасывания его ртом; другие совершенно равнодушно допускают развратников вылизывать свои половые части и т. д.»




В другом подобном труде описывается как из ряда вон выходящий случай, когда в одном из московских борделей клиент пожелал заняться с проституткой анальным сексом, а она вначале помертвела от испуга, затем позвала полицию, и у клиента возникли определенные проблемы с властями.

Это, конечно, не означает, что в публичных домах никто и никогда не практиковал этот вид сношения, но общая тенденция социального лицемерия хорошо просматривается.

Говоря о формах отражения этого буржуазного, вернее, обуржуазившегося бытия, следует прежде всего упомянуть известный закон Природы: сила действия равна силе противодействия.

Противодействовали давлению общественной морали Эмма Бовари и Анна Каренина, героини знаменитых романов Флобера и Толстого.

Противодействовал Пушкин своими эпиграммами, шутливыми поэмами «Гаврилиада» и «Царь Никита» и даже некоторыми фрагментами благопристойного «Евгения Онегина».

Противодействовали все художники слова и кисти, не принимавшие не оправданных никакой логикой моральных табу, не понимавшие, почему любое публичное обсуждение взаимоотношений полов официально осуждается как вопиющая безнравственность.

На службу этому противодействию, эпатажу социального лицемерия художники призвали всю беспощадную убедительность господствовавшего тогда реализма в живописи.

Гюстав Курбе, основоположник французской школы реалистической живописи, написал картину «Возникновение мира», где основная тема была выражена посредством обнаженного женского торса. Почтенная публика была в шоке, а благопристойная пресса раздула громкий скандал вокруг «безнравственности» знаменитого художника.

Вызов общественному мнению бросил и не менее знаменитый Эдуар Мане своей картиной «Завтрак на траве».

Но вершины эпатажа достиг английский график Обри Бердслей, иллюстрировавший произведения: «Похищение локона» А. Поупа, «Вольпоне» Бена Джонсона, «Лисистрата» Аристофана, «Саломея» О. Уайльда и др.

А в XIX веке активность поборников официальной нравственности возрастала прямо пропорционально падению уровня действительной нравственности общества.

В России это падение было особенно наглядным вследствие оригинального сочетания бурного роста частного капитала и укрепления государственной власти, а все это вместе взятое происходило на фоне практического рабовладения, продолжавшегося (официально) до 1861 года.

Частный капитал развивал промышленность, а вместе с нею и новые для общества производственные отношения, в свою очередь сказавшиеся и на половой морали. Укрепление вертикали власти расплодило немыслимое количество чиновников, в массе своей людей непроизводительных, но агрессивно-алчных. Эти два фактора способствовали развитию деловой проституции, когда работница фабрики предоставляет сексуальные услуги мастеру или хозяину, за что пользуется определенными льготами и послаблениями по службе, а хорошенькие жены должностных лиц оказывают такие же услуги начальникам своих благоверных во имя их успешного продвижения по служебной лестнице.

Эти усилия чиновничьих женушек достаточно ярко описаны и Мопассаном, и Чеховым, и Золя, и Куприным.

Понятно, это не могло не возмущать поборников государственной нравственности, на что Гоголь ответил народной пословицей, взятой в качестве эпиграфа к его бессмертной комедии «Ревизор: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива.

А крепостнические отношения в селе характеризовались полным спектром феодальных «прелестей типа «права первой ночи, когда всевластный помещик мог дефлорировать любую понравившуюся ему крестьянскую невесту или устраивать «афинские вечера для своих друзей с актрисами крепостного театра.

Впрочем, и нравы самих крестьян также были далеки от благочестия. Не изжитый еще до тех времен обычай совместного купания в бане порождал массовые случаи кровосмесительства. Известен и старинный «праздник кумушек, когда женщины запирались в бане и в полной изоляции от посторонних глаз «кумились между собой. Бытовало и такое явление, как снохачество, суть которого заключалась в том, что пожилой крестьянин, женив сына, вступал с его молодой женой, своей снохой, в сексуальные отношения. О массовости этого явления свидетельствует факт, приведенный М. Кузнецовым в его исследовании «История проституции в России» (1871), где описывается, как в одном селе Воронежской губернии поднимали общими усилиями на церковную колокольню новый колокол. Все попытки оказывались тщетными. Тогда местный дьячок, придя к выводу, что колокол не поднимается из-за большого числа грешников среди прихожан, предложил снохачам выйти из толпы, и, ко всеобщему удивлению, в сторону отошла почти половина собравшихся.

Но при всем этом и хозяева фабрик — активные потребители тел своих работниц, и чиновники соответствующего ранга, и крестьяне-снохачи непременно бы плевались с омерзением и истово крестились, увидев, скажем, гравюру того же Бердслея.

,br/>https://yes-com.com/nightmare/markiz-de-sad-zhyuletta/

Комментарии